В начале 70-х Людмилу Зотову, тогда актрису Русского драматического театра, пригласили в студию Карельского телевидения. В то время на ТВ часто ставили спектакли или просто читали стихи. Находиться в студии было тяжело: летняя жара, осветительные приборы. Чтобы участники передачи не задохнулись, кто-то из телевизионщиков открыл дверь на улицу в смежном со студией подсобном помещении, так называемом «кармане». Во время записи через открытую дверь в студию залетела бабочка, обыкновенная, желтая. Облетела вокруг головы актрисы и села ей на волосы. Да так удачно, словно кто-то указал нужное место и велел оставаться там, пока звучит стихотворение. «Как вы это сделали?» – спрашивали потом режиссера и операторов все, кто видел эту передачу.
С заслуженной артисткой Карелии Людмилой Зотовой Петрозаводск простился 24 мая. Коллеги еще не привыкли говорить о ней в прошедшем времени. Она была среди основателей «Творческой мастерской» и почти три десятка лет оставалась одной из самых востребованных актрис нового драматического театра.
Юрий Максимов, актер театра «Творческая мастерская»:
В 1985 году я впервые увидел Людмилу Владимировну на сцене – это был один из первых показов спектакля «Завтра была война» в Доме актера. И тогда у меня появилась мечта – работать именно в этом театре. Спустя несколько лет я услышал, что Иван Петрович Петров набирает студентов, бросил институт и примчался в Петрозаводск. Учился еще на первом курсе, когда меня поразили стихи Людмилы Владимировны, она написала:
Подмостки – доски,
Просто доски,
На которых жизнь моя прошла…
Мы тогда репетировали «Сцены из Московской жизни». Я тоже был занят в этом спектакле, и никак у меня не шло ничего. А у нас с Людмилой Владимировной – дуэтная сцена. Она подходит ко мне перед премьерой: «Юрка, я забыла, где вставки делают, давай мы с тобой еще раз сцену пройдем!» Садимся, проходим. Перед следующим спектаклем опять: «Я забыла, давай пройдем!» На третий день снова подходит… «Людмила Владимировна, надо пройти?» Она мне: «Надо!» А глаз такой хитрый… Понял, надо. Действительно надо было для уверенности. Она – как Искра в «Завтра была война». Вот эта роль – стопроцентное попадание в ее характер. Человек, который живет не полутонами, а яркими красками. Она такая вот была. Странное слово «была». Я посмотрел фотографии спектакля «Завтра была война». Их, тех актеров, осталась ровно половина.
Виктория Федорова, заслуженная артистка Карелии:
Когда я пришла в театр, мы с Людмилой Владимировной делили одну гримерку. Они были для нас почти легендами: Зотова, Бычкова, Живых, Мойковский, Белонучкин. У нее потрясающая поэзия, ее личная. У каждого нашего актера, наверное, лежат дома открытки с посвящениями на день рождения, на премьеры. Потому что первым делом, как только приближался какой-то праздник: «Людмила Владимировна, вам задание!» – «Да-да-да, я все напишу!» И мы знали, что обязательная часть праздника – это Людмила Зотова будет читать свои стихи. И самое большое счастье, когда на каждый праздник или премьеру каждому из нас посвящались новые строчки. Всем исполнителям, обязательно кому-то из цехов и, конечно, режиссеру.
Это другой уровень отношения к театру, к коллегам. Просто хотелось молча расти рядом с ними. Мне очень нравится хранить то, что они передавали нам. Незаменимые люди все же есть. С Людмилой Филипповной Живых ушли какие-то спектакли. Ушли с Олегом Александровичем Белонучкиным «Бесы», как бы нам ни было жалко. Ушли и сейчас… «Марьино поле» без нее… это как-то неправильно. По крайней мере, пока трудно представить.
Дмитрий Максимов, заслуженный артист Карелии:
Людмила Владимировна – человек прямой и бескомпромиссный. Правду могла в лицо любому сказать. И в то же время заботилась обо всех. «Димка, есть у тебя еда дома? Нет? Так пошли ко мне, поешь! Книги есть? Что читаешь? Молодец!»
Я потом только стал понимать, как наши «небожители» берегли нотки профессионализма во всех молодых актерах. От зазнайства нас охраняли. И мужа она тоже берегла: «Митя, я так боюсь Володю потерять, только бы с ним ничего не случилось! Он же на двух работах, и завтруппой, и актер, и надо бегать, делать!» Все берегла его… Это были очень трогательные отношения, они почти 46 лет вместе прожили. Я помню, после какого-то банкета мы проводили Зотову и Мойковского до парка пионеров. Они тогда жили на улице Гоголя, дальше пошли сами. А наутро приходит Владимир Игоревич в гипсе и счастливый – защитил жену! Оказывается, когда они шли по парку, сбоку кто-то подбежал и попытался ограбить, схватил за сумку, но Мойковский навалял хулиганам и всех разогнал. Люди создавали свой театр, как семью. И им это удалось. А потом из этой семьи стали потихоньку уходить. Сейчас в театр приходят новые – они на работу приходят. Выполняют свои обязанности, а семьи – нет. Людмила Владимировна без театра не могла. Был период, когда она год не работала. Мы за нее просто боялись тогда. И ее подкосила не только болезнь, но и невозможность выходить на сцену. Я, например, себя на ее место никак не могу поставить. Как это мне, пусть даже и по болезни, запретят играть? Хотя в её жизни, кроме театра, было много всего другого: муж, дочки, подруги, дача, собаки, стихи. Надо успеть на дачу съездить, спектакль отыграть, и она успевала. Очень ярко жила!
Сергей Стеблюк, режиссер (Москва):
С Людмилой Зотовой мы познакомились во время работы над спектаклем «Гранатовый браслет». У нее там была достаточно скромная роль, но это как раз показатель той актерской традиции, в которой было воспитано это поколение. Она удивительно творчески отнеслась к этому заданию. Например, прочла у Куприна, что ее героиня – полька, и искала какой-то акцент. Это была очень удачная роль, она добавила замечательные краски в спектакль. С актерами приятно работать, когда они сами сочиняют свою роль, привносят еще что-то, кроме того, что говорят им режиссеры. С этими актерами уходит какое-то важное качество. Все-таки молодое поколение выросло в другой смысловой парадигме, оно больше заинтересовано в быстром результате. Они в другом мире живут, более прагматичном. А актеры поколения Людмилы Владимировны отличались бескорыстием. Нам говорили, что успех – это состояться профессионально, а не заработать много денег. Главное – не материальное благополучие, а достойная роль, участие в каком-то интересном спектакле. Они тогда назывались «спектакли», а не «проекты». «Проект» – это какое-то другое слово. Именно романтическим отношением к профессии, к театру Людмила Владимировна и отличалась. Однажды они с супругом пригласили меня в гости, и мы провели прекрасный вечер у них дома. Вообще, когда приезжаешь в другой город, в чужие пространства, то не со всеми находишь человеческий контакт. Не потому, что его особенно сложно искать, приезжаешь все-таки на работу, но когда возникают вот такие уютные «домашние» часы, это приятно. Замечательная женщина, замечательная актриса…
Тамара Румянцева, заслуженная артистка Карелии:
Людмила – такой человек, который обязательно должен был всем протянуть руки. Она всем протягивала руки, всех обнимала, поздравляла, всех любила. Это был наш до мозга костей человек, всегда стояла плечом к плечу, откликалась на все невзгоды и радости. Что бы у кого бы ни случилось, она всегда откликнется. Очень распахнутый человек, она сразу говорила, что думает. И прозой говорила, и в стихах. Стихи писала мгновенно – по ночам, по пути на работу, по дороге домой, очень скорая на руку была. Однажды мы поехали на гастроли, чтобы сменить актеров, которые выступали до нас. И всех приехавших на кроватях в гостинице встретили листки со стихами. Все разные, то есть Люда нашла время и слова для каждого из нас. Она оставалась красивой и в возрасте. Красивая была, женственная, мягкая. Мы очень любили наш спектакль «Марьино поле», в котором главные роли мы играли втроем – Людмила, я и Галина Москалева. Мы в этом спектакле все разные, и она из нас самая сильная, самая волевая. И в этой роли она – с прямой спиной, высокая, крупная, хотя в жизни была небольшого роста. Люда – очень органичная на сцене: всегда активная, подвижная. С ней легко было играть.
Елена Бычкова, заслуженная артистка России, народная артистка Карелии:
Я много с Людой ездила по гастролям. Каждое лето – 56 дней по Карелии. Гостиницы были не везде, а если и были, то условия могли оказаться какими угодно. В Беломорске, например, нам пришлось жить вчетвером в одном номере – Мойковские и Белонучкины. Почему-то так случилось, и это очень понравилось администрации гостиницы. Отдельных номеров мы так и не дождались, но уживались замечательно, хохотали с утра до ночи. Выступать тоже приходилось в странных порой местах, например, в Колежме клуб был без выхода на сцену, мы туда попадали через зрительный зал. Но там были прекрасные люди, и нас замечательно встречали. В быту Люда – необыкновенно чистоплотный человек. Везде должно быть чисто и красиво. Мы садились в поезд, в жуткий вагон, чтобы ехать в Медгору. И поезд такой, мурманский, мы его боялись. Входили в заплеванное купе, доставали губку, тряпку, умудрялись все вымыть и застелить салфеткой стол. Когда проводница заходила проверять билеты, у нее был шок! Это была норма нашего театра, которую завела все-таки Люда. Мы все курили и при этом терпеть не могли дым в комнате, а пепельницы должны были скрипеть от чистоты. Она была страстный книгочей. Именно Люда привезла в Петрозаводск стихи Марины Цветаевой. А еще она была очень хлебосольным человек. Например, каждый раз перед поездкой на дачу что-нибудь пекла. Ночью после спектакля готовила тесто и делала пироги. Однажды ставит пирог на стол, а я вижу, что она какая-то смущенная. Не придала этому особого значения, знаю, что Люда не бывает никогда особенно довольна собой. Мы с удовольствием съели пирог, он какой-то вкусный был, майонезный, как мне показалось. А Люда говорит: «Вообще-то пирог задуман был сладким, но я что-то не то положила». И ведь все равно у нее получилось вкусно! Вообще, у нас был такой закон, с порога спрашивали: ты голодный? Мы не запирали двери, жили открыто. Может, это и называется дружбой, когда ты можешь неделями не разговаривать с человеком по телефону, но ты знаешь, что он есть. И я виню себя за то, что я видела: с Людой плохо, но мысли не допускала, что до такой степени. Тем более она всегда говорила мне: «Прорвемся!» Бывает такое чувство к человеку, что ты не можешь допустить, что его однажды не будет. Есть строчки у Маяковского: «Когда на первый крик: «Товарищ!» оборачивается земля». Было такое в нашем поколении, и это из нас не вышибить. И Люда такая была...
Бабочка словно ждала, пока актриса закончит читать стихотворение.
А только когда затих ее голос, взмахнула крыльями и вылетела из студийного полумрака в солнечный прямоугольник открытой двери.
Ни режиссер, ни операторы так и не смогли объяснить, кто и как это сделал...
