Подходит к финалу "форелевое дело", заведенное МВД Карелии против двух бывших министров сельского хозяйства республики – Владимира Собинского и Ванды Патенко. Обвиняемые закончили знакомиться с многочисленными томами расследования, и, вероятно, уже нынешним летом состоится суд. "Карельская Губернiя" внимательно следит за ходом дела. Мы попросили Ванду Патенко рассказать свою версию событий.
– Ванда Феликсовна, помните день и час, когда над вами, министром, лидером Петрозаводского отделения партии "Единая Россия", появились тучи?
– Мы только что запустили новую молочную ферму в Мегреге, шла реконструкция "Ильинского", завершалось строительство телятника в Янишполе. 7 августа 2008 года я была в Москве, ждала приема у министра сельского хозяйства России. Щеки у меня горели от волнения и гордости: я готовилась отчитаться, как Карелия выполняет президентскую программу по развитию агропромышленного комплекса – с фотографиями наших новых объектов, с цифрами роста производства, с планами на будущее. Мы были тогда одними из лучших на Северо-Западе. Ведь до нас с Собинским 20 лет ничего на селе не строилось, только разваливалось, обанкротилось много совхозов, зверосовхозов.
И вдруг, когда я ждала в приемной, раздался звонок из Петрозаводска. Мой заместитель сообщил, что в Минсельхозе проводят обыски, заведено уголовное дело. В кабинет я зашла уже бледная как полотно. Это был такой сильный удар, что я не сумела справиться с эмоциями, министр сразу заметил, что что-то случилось…
– За эти полтора года вам пришлось пережить немало и других ударов.
– Врагу не пожелаю такого. Меня пытались сломить, растоптать, уничтожить. Все люди, которые работали с министерством, знают: уголовное дело шито белыми нитками, все форелеводы это понимают, все село, правительство, депутаты. Уверена, это осознают и в прокуратуре, и в МВД. Но, поскольку начало было слишком громким, шумным, остановиться, видимо, уже нельзя, наверное, сейчас уже защищают честь мундира.
– Вы считаете, что удар был нанесен именно по вам?
– Как сказал мне один большой чиновник: звезды сошлись. Думаю, было несколько причин нанести удар по министерству, по мне лично и по бывшему до меня министром Владимиру Собинскому. И политических, и личных, и экономических.
– Какие же могли быть личные причины убрать с поста министра Ванду Патенко?
– Мой муж последние годы работал заместителем начальника Управления ФСБ Псковской области. Сами понимаете, как это тяжело – жить на два дома. И вот он мне звонит: "Ванда, рассматривается вопрос о моем переводе в Петрозаводск!". А через пару дней уже другой звонок, другим тоном: "Что там у тебя за нецелевое использование средств?" Я отвечаю: "Это невозможно, ты о чем говоришь!". Оказалось, он имел в виду Янишпольское уголовное дело. Уверена, это дело завели только для того, чтобы нанести удар по мне лично и через меня – по мужу.
В Янишполе женщина-руководитель на своих плечах подняла хозяйство, дала людям работу: клубнику выращивают, коров, молоко и мясо дают. Нет, стали "трясти" человека за то, что она купила квартиру молодому специалисту-зоотехнику. Довели до тяжелой болезни, ей пришлось уйти с работы. А потом "оказалось", что предприятие-то частное – закрытое акционерное общество, и кому хочет, тому квартиры и покупает! Дело закрыли, извинились, но жизнь человека перевернули!
Так же хотели и меня загнать в больницы, в болезни, но я им оказалась не по зубам! Однако жизнь мою тоже сильно изменили. Мужа не перевели в Петрозаводск, не продлили контракт по дальнейшей службе. Как же, жена – обвиняемая в уголовном деле. Может, потому и дело возникло, что кто-то хочет занимать эту должность здесь, в Карелии? Я знаю фамилии организаторов этого "заказного" дела, но назову их уже в суде.
Меня поражает, что ради достижения своих личных целей эти люди готовы на все: развалить успешную отрасль, уничтожить человека как личность, как профессионального работника, нарушить закон, оказать давление, на кого они захотят.
– Вашему здоровью тоже досталось?
– Накануне суда, когда меня по настоянию МВД должны были снимать с должности, со мной случился гипертонический криз. Вечером я пришла поздно с работы, сын – в отъезде, муж – в Пскове. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы я осталась дома одна. Но, видимо, есть у меня счастливая звезда. Тетя из Одессы должна была приехать позже, к Новому году, так мы договаривались. Но она накануне этого суда заладила по телефону: давай сейчас! Как будто чувствовала что-то. А у меня тут такое творится. И рассказать ей ничего не могу, ведь тетушке 80 лет, зачем ей такие переживания. Но как отказать родному человеку? Скрепя сердце говорю: приезжай. Вот тетя, которая у нас гостила, меня и спасла. Она тоже боевая, вызвала "скорую", несмотря на мои протесты.
– Тем не менее суд состоялся и вас сняли с должности?
– И судья, и прокуратура, и милиция забросали запросами больницу, требуя ответа: действительно ли я больна. Это было так унизительно, что я хотела поехать на процесс. У меня же характер бойца. Но мой лечащий врач категорически заявил: "Не пущу! Последствия могут быть самые плачевные". Может, он мне жизнь спас. Потому что на суде представитель прокуратуры заявил, что Патенко собираются упрятать в СИЗО. Как бы я эти слова перенесла?
Первый раз суд отменили, а через два дня он все-таки состоялся: без меня и моего адвоката, в закрытом режиме: только судья, представители МВД и прокуратуры. Так я была отстранена от должности министра. Позже, через пять месяцев, Президиум Верховного суда признал это решение незаконным. Но в том решении нет ни слова о моей реабилитации. Поэтому я обратилась в Страсбургский суд и мое заявление приняли. Начнется процесс – я всех заказчиков этого дела назову!
– Как вы и ваша семья все это переносите?
– Первый год был ужасный. Измотали всю семью. Мужу говорили: чего она высовывается, пусть сидит тихо! А я – человек прямолинейный, может, иногда даже слишком. И говорю, что думаю. Как можно министру молчать, когда возбуждают на пустом месте уголовные дела против директоров совхозов?
Давление было сильное. С какой целью? Мне напрямую говорили, что если бы я дала показания на Собинского, дело давно бы переквалифицировали и по сроку давности закрыли. Но я не хочу давать показания о том, чего не было, не хочу, чтобы дети потом мои грехи расхлебывали всю жизнь.
– Следствие интересовалось не только вашей семьей и здоровьем?
– Всю мою жизнь перевернули! Оказалось: взяток не беру, бизнеса в семье никакого нет. 5 тысяч прослушанных телефонных разговоров – они ничего не доказывают, но к делу подшиты… Мои медицинские карты, мои болезни – в уголовном деле, на виду у всех адвокатов, следственной группы. Для чего это нужно? Проверили всех друзей и знакомых: никто из них форелеводством не занимается и никаких участков у них нет. Квартира старая, куплена десять лет назад, дача – скворечник, муж сам колотил…
Я всю жизнь была государственным человеком, который заработал себе пенсию, кучу болезней и уголовное дело. Но мне есть чем гордиться. При мне не допущено банкротства ни одного совхоза. Очень благодарна людям: постоянно звонят из разных городов и районов, из сел, поддерживают. Многие руководители совхозов, с которыми я работала, от меня не отвернулись. Несколько дел было заведено по сельхозпредприятиям. Довели до больницы руководителя хозяйства в Мегреге. И мне говорили: ищут компромат на тебя и на министерство. Но все уголовные дела развалились.
– Но ваше еще не развалилось. Вас обвиняют в ограничении конкуренции, использовании и превышении служебных полномочий…
– Не нужно быть юристом, чтобы разобраться в этом деле. Какое ограничение конкуренции? В 2004 году, до прихода министром Владимира Собинского, в Карелии было 17 форелеводческих хозяйств, а сегодня – около 100! И Владимир Собинский, и я все усилия направляли на то, чтобы поднять все направления сельского хозяйства. И мы добились таких успехов, которых в Карелии не было за последние десятилетия. По рыбоводству уже обогнали Финляндию! Мы проводили огромную работу, чтобы люди заинтересовались форелеводством. В Карелии 60 тысяч озер – на всех хватит, пусть разводят рыбу все, кто может, только с соблюдением экологических требований. Но появилось и немало желающих под этот шумок получить огромные куски прибрежной территории возле озер, получить водные ресурсы, чтобы потом, возможно, использовать их не по назначению.
– Ваше уголовное дело началось с питерской фирмы "Рокфор"?
– Да, это фирма написала заявление в Антимонопольное управление по Карелии, а затем и в МВД. "Рокфору" никто не ставил палки в колеса, они начали бизнес на Ладоге, выращивали форель. Им покровительствовал теперь уже бывший руководитель Северо-Западного управления Госкомрыболовства РФ Сергей Прожига. Но "Рокфору" этого было мало: они хотели практически весь берег Ладожского озера в Лахденпохском районе. А уставный капитал фирмы был – 10 тысяч рублей! Зачем им такие объемы? Чтобы потом торговать землей?
Мы прошли четыре суда (10 заседаний) по "Рокфору", и Высший арбитражный суд России признал, что Минсельхоз действовал законно!
– И тем не менее, несмотря на победу в арбитражном суде, уголовное дело продолжается.
– Вот это страшно: когда бьют по тем, кто работает, кто добивается успеха. Мы сумели увеличить производство форели в Карелии в несколько раз! И вот что получили: 53 тома уголовного дела – и все ни о чем!
Меня дважды пытались ограничить в праве знакомиться с делом – и оба суда я выиграла. По инициативе МВД и прокуратуры меня отстранили от должности – и эти суды я прошла до конца и выиграла.
– Я знаю, вы искали поддержки в самых разных инстанциях.
– Я обращалась к Валентине Пивненко, которой помогала побеждать на выборах в Госдуму, к руководству "Единой России", в российский Следственный комитет. Я просила одного: независимого следствия. И в феврале 2009 года замминистра МВД России прислал в Карелию письмо, в котором говорил о целесообразности передачи моего дела в Северо-Западное Следственное управление в Санкт-Петербург. Но, как я полагаю, наши органы костьми легли, чтобы этого не случилось. И в марте 2009 года замминистра России отменил свое собственное решение, не объясняя причин.
Уверена: МВД не хотело отдавать дело за пределы республики, потому что у следствия нет никаких доказательств моей вины. Возможно, они надеются оказать давление на суд. Но я верю в то, что суд подойдет к этому делу непредвзято и разберется в нем в соответствии с законом.
Моей жизни нанесли серьезный удар. Но я хочу сохранить свое имя. И буду бороться за это, даже если мне придется пройти все суды мира.
