Ровно сто лет назад Александр Блок для кого-то был "маниак" и "бедламец", мальчиков от девочек отделял кордон, прорываемый только по праздникам, а басом пели, прикрывая рот рукой. Обо всем этом мы узнаем из последних февральских номеров "Олонецких губернских ведомостей" за 1908 год. Тогда в Карелии, как и во всей России, мальчики и девочки обучались отдельно друг от друга. Однако идея объединить тех и других под крышей храма знаний горячо обсуждалась в прессе, что позволяет думать, будто и без всякой революции Россия была близка к тому, чтобы ввести совместное обучение. Автор статьи об объединенном вечере воспитанников Николаевского детского приюта и воспитанниц Петрозаводской женской гимназии восхищается идеей этого общего праздника и клеймит раздельное воспитание:
"Помимо фальши и лицемерия этих, увы, все еще господствующих элементов общественной жизни, помимо этого, мы такою искусственно, но плохо поддерживаемой рознью между детьми, выражаем наше недоверие к ним, предполагая в них именно те отрицательные наклонности, которые нам, взрослым, конечно же, известны только понаслышке".
Кроме того, что принцип раздельного воспитания лицемерен, он еще и противоречит семейным традициям и здравому смыслу:
"…Мы и здесь, как во многом другом, обнаруживаем всю нашу непоследовательность и бессистемность. В семье растут дети вместе. В частных домах, у знакомых и родственников мальчики и девочки встречаются, собираются и проводят время вместе, танцевать они могут вместе, на улицах, в садах гуляют они попарно, на катках резвятся парами и только в стенах учебных заведений воздвигнута преграда…"
Примерно половина статьи посвящена вдохновенному рассуждению о необходимости совместного воспитания:
"Нужно ли говорить о том, как воспитывающе действует на мужчин присутствие женщины, обладающей сознанием достоинства, душевной красотой и женственной, обаятельной грацией, – качествами, которые, составляя ее надежнейшую броню, способны обуздать и преклонить в удивлении самого сатану". Вот такой поэтический, классический взгляд на роль женщины в обществе тем не менее приближал к довольно прогрессивной на то время идее общей школы.
Наконец заводит автор речь и о самих вечерах – то есть о маленьких артистах и артистках:
"Нам все понравилось. И дисканты, и альты, и тенора, и тот добрый молодец, что, держа тыл руки перед открытым ртом (так петь повелось среди басков еще со времен первой на Руси Киевской академии), восхищал нас своим бархатным голосом. А что наделали балалаечники своей завзятой "Барыней" a la Марливин! Застарелые ревматики, заслуженные матерые подагрики ходуном заходили и заплясали, ерзая в рядах". Далее – не иначе как лесть в адрес губернатора Протасьева, чью дочь, вероятно, хвалит автор: "Из музыкальных нумеров следует отметить талантливое исполнение Шуберта воспитанницей И.Идельсон и Грига воспитанницей И.Протасьевой". Во втором отделении дети представляли оперу "Руслан и Людмила". Здесь автор восхищается не столько качеством исполнения, сколько самим произведением – говорит о том, что зрители умилялись, слыша "отголоски великого музыкального творения из уст возвышенно настроенных детей". Мимоходом автор делится философским наблюдением по поводу: "Не настоящая красота, не настоящая мощь грандиозных звуков, а лишь иллюзия. Но разве же иллюзорная красота и счастье не доставляют нам радости и наслаждения?"
Приятно внимать Пушкину и Глинке, однако на их фоне меркнут не только маленькие исполнители, но и современные поэты, которых автор статьи не может не уколоть. "Обидно только, – пишет автор, – что в такие редкие минуты пленения слуха и души невольно вспоминается бессмысленный бред современных рифмачей-маниаков, Городецких, Блоков и им подобных бедламцев".
