Два года назад известный карельский врач-инфекционист Софья Фрадкова не смогла выбраться
на прием к министру здравоохранения России. А ее, кандидата наук, заслуженного врача республики, настойчиво звали в Москву, для того чтобы вручить престижнейшую в медицине медаль "За заслуги перед отечественным здравоохранением". Только на днях награда, которой удостоены всего 14 врачей России, дошла до своей хозяйки.
"А прибавка к пенсии за это полагается?" — поинтересовалась Софья Александровна в минздраве республики. Оказалось, что, кроме почета, награда ничего не дает. 82-летний врач над этим смеется. Она, как и ее именитый супруг Исаак Фрадков, именем которого названа 9-я петрозаводская школа, где он директорствовал, к деньгам и славе всегда относилась равнодушно. Ведь это сегодня признают ее заслуги перед здравоохранением, а когда-то чуть под суд не отдали за спасение маленьких жизней...
Без страха и упрека
В Карелию начинающий доктор Фрадкова приехала из Ташкента вслед за супругом, молоденьким офицером. Первое же ее место работы в Лахденпохском дошкольном детском доме стало для врача настоящим испытанием.
— Я вышла на работу, — вспоминает Софья Александровна, — когда моей дочери исполнилось всего три месяца. Больше сидеть с ребенком в 49-м не давали. Три раза в неделю ездила на лошади в детский дом, расположенный в 4-х километрах от Лахденпохьи на полуострове. Мне показалось странным, что все ребятишки в учреждении очень худые, на вид изможденные. Хотя с продуктами тогда уже проблем не было. Попросила медсестру следить за тем, чтобы каждый ребенок получал в день 20-25 граммов сливочного масла. Когда я приехала в следующий раз, застала медсестру в слезах. Оказалось, что во время взвешивания продуктов пришла заведующая детским домом, отрезала себе половину от общего куска масла и смеясь удалилась. Персонал был слишком запуган, чтобы возразить. А я молчать не стала. После очередного разбирательства мне не предоставили лошадь, чтобы ехать домой к моему грудному ребенку. И я пошла по озеру пешком, хотя зимой быстро темнело, да и вокруг озера бегало много волков. Заведующая, видимо, испугалась и послала вдогонку. С ним-то я, вся в слезах, и доехала до секретаря райком. И нечистую на руку заведующую отдали под суд.
Когда мужа перевели служить в Петрозаводск, Софью Александровну взяли на работу в минздрав инспектором отдела детства. Там она познакомилась с будущими светилами карельской медицины Менделеевым, Исполатовым, Зильбером. Уже тогда их, молодых специалистов, ценили. Но в 53-м Москва уже заводила "дело врачей", и над ними навис дамоклов меч арестов.
— Нам, евреям, предложили написать заявления по собственному желанию в связи с переходом на другую работу, — рассказывает Софья Александровна. — Так нас спасли. Поскольку я всегда хотела быть лечебником (работая в министерстве, бесплатно трудилась в больнице), то с удовольствием пошла участковым врачом. После смерти Сталина меня стали звать обратно в минздрав. Но я уже не пошла. Стала врачом детской инфекционной больницы, с которой связаны самые лучшие годы моей жизни.
Смертоносная эпидемия
В 50-х эпидемии вирусного гепатита уносили жизни многих малышей. Лечить было нечем, и в Петрозаводской инфекционной больнице за ночь умирали по 7-8 детей. Буквально на глазах Фрадковой.
— Однажды к нам привезли годовалую девочку из Дома ребенка, — вспоминает Софья Александровна. — Она умирала. А мы только и могли, что капельницы ставить, диеты прописать, кислород, витамины назначить. Я зашла в приемный покой, смотрю: заведующая отделением, очень сильная женщина, Лидия Петровна Воронцова, держит на руках обреченного ребенка и плачет...
Когда девочка умерла, Воронцова собрала врачей и сказала: "Нужно что-то делать, больше на это смотреть невозможно!" Три дня я провела в библиотеке, рылась в книгах и журналах. Иностранная литература предлагала только гормоны, которых у нас еще не было. Но в казанском медицинском журнале профессор Дрягин писал, что сделал переливание крови умирающей от печеночной комы больной (правда, взрослой женщине) и она выжила.
Лидия Петровна, прочитав материал, сказала: "Первому же поступившему ребенку с комой делаем переливание". Минздрав СССР в это время своим приказом запрещал делать переливание при вирусных гепатитах. Да и мы понятия не имели, как это делать: у таких больных повышенная свертываемость крови. И вот к нам поступил Сережа Папушев со второй стадией печеночной комы. Мальчик, а ему было всего год и три месяца, погибал. Мы решились. Я шприцем забрала у малыша 100 миллилитров крови, а 100 донорской крови перелила. И он выжил.
Посмотреть на пришедшего в себя мальчика Лидия Воронцова прибежала в 4 утра — в декабре в пальтишке, под которым был только домашний халатик, без чулок, в сапожках, пешком. Увидев ребенка, она мне сказала: "Софья Александровна, дайте клятву, что вы не бросите этот метод!" И я не бросила.
Мы вас раздолбаем!
Когда были спасены шесть маленьких жизней, в медицинских кругах Петрозаводска начались волнения. Главный врач инфекционной больницы получила в Минздраве хорошую взбучку. Официальная медицина считала, что переливание при гепатитах приводит к гемолизу и смерти больного. Но поскольку муж заведующей отделением был большим партийным начальником, то от инфекционистов отстали.
— И вот меня пригласили сделать доклад на заседании терапевтического общества, — вспоминает Софья Александровна. — Главный терапевт Иридий Менделеев, мой большой друг, сказал: "Мы вас раздолбаем при всех!" Чего только я не наслушалась после доклада! Какие мерзкие были люди, подхалимы! Меня обвиняли в экспериментах над детьми. Я все это выдержала молча. Но в конце заседания выступил Менделеев. И он меня спас. Учитывая положительные результаты, только инфекционной больнице и лично мне было разрешено продолжать переливания крови. Остальные лечебные учреждения даже думать об этом не смели.
После этого заседания Фрадкова с Воронцовой стали искать профессора Дрягина. Нашли его уже в мединституте Ленинграда. Он, узнав об успехах карельских медиков, поставил доклад Фрадковой на заседание питерского педиатрического общества под председательством академика Тура. Тогда же Софью Александровну усадили за написание кандидатской. Казалось, теперь-то уже никто не посмеет тронуть смелых врачей. Но стоило Воронцовой уехать следом за мужем, которого перевели в Москву, Фрадкову чиновники горздрава предупредили: "Если только хоть один ребенок, которому вы сделали переливание крови, умрет (не важно, от какого недуга) — положите диплом на стол, а сами пойдете под суд".
Софья Александровна в это время была уже заведующей детским гепатитным отделением, которое открыли в Пятом поселке. Кандидатская была еще не написана. Положиться врачу было не на кого. И желание бросить все эти новаторские методы стало велико. Но как только в отделение поступил полуторамесячный мальчик, 19-летняя мать которого ползала по приемному отделению на коленях и кричала: "Спасите!", Фрадкова плюнула на все предупреждения.
— Я сделала Олегу Хоружию переливание крови, — рассказывает врач. — И он выжил. Года два назад этот мальчик, сейчас он солидный инженер, пришел с двумя дочками и мамой ко мне на прием. Он очень хотел увидеть свою спасительницу. Меня это растрогало до слез...
Где вы, клиницисты?
Желающих выразить свою благодарность Софье Александровне немало. Результат ее новаторской работы впечатляющий: было сделано 402 переливания крови, 20 из 26 обреченных детей выжили. Этими знаниями и многими другими она потом 23 года делилась со студентами ПетрГУ, среди которых были и нынешний министр здравоохранения РК Геннадий Оглоблин, и главный врач Республиканской больницы Александр Балашов. Преподавала бы, наверное, и до сих пор. Но в начале 90-х ее попросили из вуза. Мол, в 56 лет пора на пенсию. Фрадкова рассталась с кафедрой, но не с работой. Сегодня, в свои 82 года, работает консультантом-гепатологом за копейки (250-300 рублей в месяц) в 4-й поликлинике.
— Я работаю не из-за денег, — поделилась Софья Александровна. — Хотя, конечно, докторам сегодня платят безобразно мало. И мой внук, который стал врачом по моему желанию, говорит: "Бабушка, тебе не стыдно: знаешь, сколько я по твоей милости зарабатываю?!" И при этом мне очень жалко, что сейчас практически не осталось клиницистов. Молодых врачей учат по западному варианту: отправлять больного на обследование, а потом ставить диагноз. А доктор, инфекционист особенно, обязан уже после первого осмотра сказать, чем болен человек. Обследование должно лишь подтвердить поставленный диагноз. И я продолжаю консультировать людей, выявляя их недуги после первого же осмотра.
Что будет со мной дальше? Не знаю. Но уйти с работы я не могу. Хотя дочери, одна — известный кардиолог, другая — педагог, кандидат биологических наук, настаивают на том, чтобы я сидела дома. Что я буду делать в четырех стенах?! Наверное, только пока работаю, я и живу...
